Да и что я могу ей предложить, после всего, что ей устроил?

— А если не скажу? Вдруг я тебе не помогу найти твою Ирию, потому что хочу тебя себе забрать? — вкрадчиво мурлычет Эва.

Иногда у меня возникает желание придушить эту драную кошку. Поэтому я красноречиво смотрю на Эву, а потом снова начинаю гипнотизировать взглядом вход.

Фразу “Значит, хрен тебе, а не сессия” оставляю при себе. Пусть сама вспоминает.

— Холодны-ы-ый какой, — Эва барабанит наманикюренными ноготочками по подлокотнику, — между прочим, я ее не хуже. И беру неофитов.

— Я заметил, — спокойно откликаюсь я, — шесть штук только при мне сменила. Один везунчик выдержал две сессии, потом ты его послала сама.

Эва передёргивает голыми плечиками — она сегодня в корсете, даже без лямок. Хотя ладно, у нее выпадать нечему, не Тамара Александровна с ее четвертым размером…

— Не то, что я ищу, ничего ты с этим не сделаешь, — вздыхает она.

— Я тоже не то, отвечаю.

И снова молчим. Бармен моет кофе-машину. За четверть часа до закрытия является Тамара, садится напротив Серёжи, он целует кончики ее ногтей и только потом подаёт ей кофе.

Тамара косится в мою сторону, салютует мне чашкой. Она уже привыкла меня наблюдать в этом углу. Скоро буду брать с них плату за услуги предмета интерьера.

— А ведь есть у меня новости, Антош, — неторопливо, будто золотую монету, отсчитывая каждое слово, произносит Эва.

Где-то там у меня что-то обнадеженно вздрагивает. Неужели? Я уже на стены лезу, неужели всё-таки да?

Я смотрю на Эву. На то, как она сама таращится на Тамару с Сережей, а сама теребит пальцами ту самую искру с рубинчиком на своем запястье. И всё, не говорит ни слова. Только улыбается самодовольно.

Садистка — это не только длинная плеть. Но и три-четыре нервотрёпки многозначительным молчанием.

Минуты этой испытующей тишины бегут друг за другом. Я их чувствую, как капли раскаленного воска, падающего на кожу и прожигающего до костей…

— Говори уже, — не выдерживаю я.

Ухмылочка на губах Эвы становится только шире…

Глава 32. Ирия

Начинать день с Верещагина мне понравилось.

Бодрит. Не как глоток паршивого кофе из этой забегаловки, нет, по-настоящему бодрит, встряхивает, как-то задает тон всему следующему дню.

Чувствую себя какой-то маньячкой, ей богу…

Ну, а кто еще будет тратить два часа на дороги по утрам ради нескольких секунд наблюдения за бывшим боссом, пока он выходит из дома и садится в машину?

Два раза за неделю мне улыбается удача, моя агония продляется, пока Верещагин разговаривает по телефону, стоя у машины.

Но все-таки они у меня есть, эти пять секунд утреннего Антона, пополам с горьким кофе, вкус которого я уже научилась не ощущать…

Пять секунд его — подтянутого, свежего, такого же сексуального, что даже издалека, украдкой, из-за шторки — смотришь и темнеет в глазах, потому что мой голод — ни до кого другого, только до этого паршивца.

И каждый раз, когда я это осознаю, я сама у себя спрашиваю: “Ира, ты чокнулась?”

Я почти… Правда, только почти!

А ведь за Ивом я так не ездила…

С ним вообще все было по-другому, Ив не был мудаком изначально, хотя мой отец и уверен в обратном. Мой отец вообще считает, что бросить его дочь у алтаря — преступление, похуже терроризма. И не сказать, что я абсолютно во всем с ним не согласна. Хотя, с самого начала Ив был вполне себе симпатичным и правильным Ванечкой, и никаких выходок за ним не числилось.

Но вот вы представляете, что такое полгода готовиться к свадьбе, планировать её в каждой мелочи, вплоть до колец для салфеток, чтобы потом жених на церемонии сказал “Нет”.

Это в кино выглядит как-то красиво и ужасно драматично, в реале же — не до драмы, это блядская немая сцена и вообще непонятно как дальше жить с этим “нет”. Всем непонятно! Даже опытным регистраторшам ЗАГСа, потому что их речь подготовлена только для двойного “Да”, и если и были такие случаи в их практике — то только у их наставниц. И те о них не вспоминают.

Ведь если человек передумал жениться — почему не передумать ДО церемонии?

Ну, вот Ив передумал во время…

И вот тогда было больно, да…

Он был моим первым во всех смыслах. Первая любовь, первый мужчина, первый саб… Сам предложил это, ему очень нравился во мне именно мой характер и постоянное желание руководить ситуацией, и первый раз — сам принес мне ремень, предложив “по-жесткому”.

А я… А я уже тогда ощущала голод по боли, и была рада зайти дальше, чем пара пощечин во время секса. Ремень в руках дал мне больше свободы, больше боли, которой я так вожделела…

И вот.

Ив передумал.

Просто потому, что он знал — мне понравилось быть Госпожой, и отказаться от этого я не смогу, а вот он решил, что сможет, и что это ему совсем не нужно. Вовремя, да. В ЗАГСе. Два года отношений, причем оба года — Ванечка тащился от того, как его ставят на колени, а именно в день свадьбы решил, что нет. Это не мужественно.

Самое оскорбительное было даже не в этом. А в том, что в Тему он потом вернулся. Но, нет, не позвонил мне. Нашел другую Госпожу.

И довольно долго я была уверена — дело во мне, я неправильно чувствовала его границы, неправильно чувствовала его самого, и перебирала, а он не знал, как мне об этом сказать.

Конечно — сам виноват. Мы же помним — если ты не можешь сказать “нет”, то это твои проблемы. Если ты говоришь “да”, а на самом деле не осмеливаешься сказать “нет” — то тоже без обид. Телепатов нет.

Но Ив — был единственным, с кем я смешала все это: Тема, секс, чувства… Это было лишнее. Смешивать было неправильно. И опасно. Меня слишком ломало, я чувствовала себя не в своей тарелке, когда эмоции рвались из-под контроля.

Вот как сейчас…

Восьмой день моего сталкерства начался паршиво с самого начала. Отключили воду, я не смогла помыть голову, какой-то придурок в метро наступил мне на ногу, испортив лакировку туфель.

Я даже не заказываю кофе в той кофейне, потому что его дрянной вкус меня бы точно доконал, а я сейчас даже пар спустить не могу. Рука не поднимается.

Потому что я дала Антону слово… Что ни с кем, кроме него…

Господи, какой идиотизм.

Ну, ведь нельзя же так, я же ненавижу сама эти проблемы с самоопределением, когда человек хочет, но уверен, “что не может”. И вот пожалуйста — сама сижу в блядской кафешке с дурацкими зелеными скатертями в горох, пялюсь на мужика, по которому сохну два года, а встать и выйти из кафешки, встретить его у его же тачки — нет. Не могу. Не могу вернуться.

Это ведь я — по уши одержима им, а он мной — нет, не очень. Все что было — блажь, каприз избалованного мальчика, который пробовал слишком много всего, но еще не пробовал Тему.

Можно ли так легко взять и простить его выходку на корпоративе?

Простить — нет.

Примириться с ней — можно. И наказывать его за неё столько раз, сколько потребуется душе.

Но…

К вопросу о наказаниях…

Решился ли Антон? Я уже не смогу без его покорности с ним продолжать что бы то ни было, и меня не устраивает беготня взад-вперед. Было ли ему достаточно времени, чтобы самоопределиться наконец?

Я вот сомневаюсь.

Ну, что такое месяц, если сухо и деловито? Ив бегал взад-вперед четыре года, меняя хозяйку за хозяйкой, пытаясь завязать снова и снова, будто бы в нашем мире мужество меряли по тому, что мужчина встает на колени.

У Зарецкого стаж в теме — двенадцать лет. Двенадцать! Именно на двенадцатый год он, вот такой: искушенный, стойкий, знающий, что ему нужно. В первые годы — наверняка рефлексировал и он. Редкий раб может взять и принять свою голодную до унижения сущность.

И что такое месяц, по сути своей? Пыль. Мелочь. А я еще требовала с Антона мгновенных решений. Он просто не мог мне их дать.

Он выходит. Выходит, и я замираю, глядя на него. Не так уж много я вижу из этого дурацкого окна. Мне кажется или он бледноват? Ну, это его не портит, никак, да и двухдневная щетина очень к лицу моему паршивцу.